За минувшие почти тридцать лет с начала реформ, почему-то мало кто задавался вопросом – а как их авторы исполняли свои обещания?
Спецпредставитель президента РФ по связям с международными организациями (вот уж кто всегда на плаву и не тонет!) Анатолий Чубайс, вызвал громкий скандал своим интервью «Коммерсанту», в котором рассказал о своей «ненависти» к советской власти, по его мнению, построенной на «омерзительной лжи». В свете таких громких заявлений особенно занятно посмотреть деятельность самих наших реформаторов 90-х – насколько они были честны и правдивы как в отношении исполнения своих обещаний, так и перед гражданами страны? Максим Артемьев — специально для «Блокнота».
Максим Артемьев
За минувшие почти тридцать лет с начала реформ, почему-то мало кто задавался вопросом – а как их авторы исполняли свои обещания? Насколько дела соответствовали словам? Похоже ли было то, что происходило в России, на протекавшее в Восточной Европе, занимавшейся аналогичным переходом к рыночной экономике и демократическому обществу? Почему бы сейчас, в период коронавирусного безделья, не попытаться окинуть взглядом тогдашние процессы, в результате которых мы и оказались там, где пребываем сейчас.
Краткий курс истории
Начнем с того, как было сформировано правительство Гайдара в ноябре 1991 года. Егор Тимурович не являлся лидером победившей на выборах партии. Он и его соратники не пытались убедить население в преимуществах своей программы, и не получали от избирателей соответствующего мандата. Правительство не формировалось даже в результате переговоров парламентских сил, не было коалиционным. Кабинет Гайдара возник в результате непрозрачных закулисных маневров осени 1991 года, и был правительством при Ельцине, который победил летом того же года с обещаниями, не имевшими ничего общего с гайдаровскими планами.
Таким образом, уже в самом первом шаге был заложен обман избирателей, и действия «реформаторов» резко отличались от действий их коллег в Восточной Европе, где такой поступок (создание правительства не по итогам выборов) был принципиально невозможен.
Тем не менее, Съезд народных депутатов дал на год правительству неслыханные полномочия, в том числе принятия законов указом президента. Такового права нигде в Восточной Европе не предоставлялось. Но вместо благодарности депутатам, почти сразу была развязана оголтелая антипарламентская кампания под лозунгом борьбы с «красно-коричневыми» (каковые и выдали вышеуказанные полномочия правительству Ельцина-Бурбулиса-Гайдара). 1992-93 годы характеризовались затыканием рта оппонентам, недопущением оппозиции до электронных СМИ, и попытками любой ценой вывести исполнительную власть из-под критики оппонентов, объявлявшихся «врагами реформ», «консерваторами» и т.д. В то время как в Восточной Европе с самого начала реформаторы не могли рассчитывать на снисхождение со стороны кого бы то ни было, постоянная смена правительственных команд являлась сама собой разумеющейся. У нас же сохранение у власти Ельцина было объявлено высшим приоритетом и ценностью (в идеале и Гайдара, но если в правительстве оставался Чубайс – то тоже неплохо).
Егор Гайдар (в центре), справа — его отец Тимур Гайдар. Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
Ради этой ценности СМИ жестко цензурировались, общественным мнением бесстыдно манипулировали — вспомним бессмысленный апрельский референдум 1993-го года с пресловутыми «Да-Да-Нет-Да», оркестрируемый Федеральным информационным центром во главе с Михаилом Полтораниным. Насаждалась нетерпимость к оппонентам, ценность разномыслия всячески принижалась. Парламентаризм и только что созданный Конституционный суд всячески шельмовались. (Представьте себе, чтобы исполнительная власть в Восточной Европе игнорировала судебные решения).
Апофеозом стал насильственный разгон Съезда народных депутатов в сентябре 1991, вылившийся в мини-гражданскую войну в центре Москвы, и приостановление деятельности Конституционного суда. Что примечательно, оба решения были приняты всего лишь спустя два года после провала ГКЧП, члены которого на подобное и не замахивались, и под аплодисменты отечественных «демократов».
Итогом расправы с парламентом и КС стала конституция 93-го года по которой мы и живем о сих пор, с изменениями и поправками, не носящего принципиального характера. Данный документ – крайне сырой, противоречивый, непродуманный, вообще, честно говоря, неудачный, тем не менее, заложил теоретические и юридические основы авторитарного режима в России. Опять-таки под одобрение «демократов», которых уже тогда простой народ начал звать «дерьмократами».
Можно бесконечно много говорить про вопиющие несовершенства конституции, но ограничусь лишь одним фактом – основной закон не предусматривал формирования правительства по итогам парламентских выборов. Более того, соответствующая статья прямо угрожала депутатам роспуском в случае трехкратного отклонения кандидатуры премьера – совершенно абсурдное положение, убивающее парламентаризм в зародыше. Причем, отмечу, речь не идет о необходимости правительств подать в отставку после выборов, а замене премьера по желанию президента. Когда собралась первая Дума в январе 1994 года Ельцин не предложил Жириновскому – победителю выборов, попытаться сформировать правительство. Он демонстративно оставил Черномырдина, даже не вынося его кандидатуру на переутверждение депутатов (для чего и была написана конституция соответствующим образом). Стране как бы было заявлено – «можете голосовать как угодно, все равно власть остается у меня!» Смысл существования политических партий, таким образом, с самого начала был, как сейчас принято выражаться, «обнулен» — какой смысл в существовании партии, если она не может прийти к власти? Ничего подобного, разумеется, в Восточной Европе не наблюдалось, да и никогда не могло там пройти.
Егор Гайдар и Борис Ельцин
Последним пунктом, на который я обращу внимание, стали президентские выборы 1996 года. Вспомним, в начале 96-го рейтинг Ельцина поднимался чуть выше нуля. Но ставка «демократических сил» была сделана на… Бориса Николаевича. Не происходило никакого отбора на предварительном голосовании, никаких дебатов по кандидатурам в «реформаторском» лагере. Нам заявили, что альтернативы Ельцину нет и быть не может. И опять подавляющее большинство «либералов» вполне согласились с данным абсурдным тезисом и всем тем беззаконием, которое последовало. Как раз перед тем, в конце 1995 года в Польше президентские выборы Лех Валенса, и новым главой государства стал вчерашний коммунистический функционер Александр Квасьневский. Трагедии не случилось. Как не случилось и в Молдавии в 2001 после избрания лидера тамошней компартии Владимира Воронина президентом.
Реформа правоохранительной системы
Милиция осталась милицией, только при Медведеве, двадцать лет спустя, ее переименовали в полицию, восстановив историческую справедливость. Люди ожидали улучшения ее работы, вместо этого получили невиданный взлет коррупции и взяточничества в системе МВД. Более того, и госбезопасность оказалась ненамного менее коррумпированной; сотрудники и тех и других структур часто выступали в роли наемных бандитов, и использовались в межклановых и бизнес-разборках. Яркие примеры тому имеются в воспоминаниях А.Мальгина — как он пытался защитить свой газетный бизнес при помощи купленных гэбешников. Менты продолжали пытать подследственных, в тюрьмах сохранялся уголовный беспредел. Главари преступных кланов откупались и амнистировались, возьмем судьбу Япончика, отбывавшего срок в Америке, но освобожденного после депортации в Россию. Проворовавшиеся чиновники могли сесть в тюрьму, только попав заграницу как глава Минатома Е.Адамов. На родине им мало что угрожало.
Количество заказных убийств оказалось зашкаливающим – уж на что я далекий от бизнеса человек, но среди моих знакомых навскидку могу назвать несколько убитых. Вряд ли о таком запредельном уровне коррупции и преступности мечтали голосовавшие за демократов в 1990-1991, равно как и те, кто мечтал открыть свое дело. Последним пришлось платить налог вездесущему рэкету. Убийцы и уголовники покупали себе места в списках и проходили в Думу, избирались мэрами, создавали партии, их приглашали на ТВ как почетных гостей. Во многих городах и селениях именно криминал оказался реальным хозяином.
Несколько лет тянулась передача мест заключения Минюсту. Гораздо больший срок заняло предоставление права выдачи ордера на арест судам, видимо, это не входило в число приоритетов «реформаторов». Впрочем, никакой реформы судов в 90-е и не происходило, как и прокуратуры. При этом генпрокуроры менялись стремительно — и все по политическим мотивам, искались наиболее лояльные и замаранные. Вспомним осужденного в итоге А.Ильюшенко или заснятого с проститутками Ю.Скуратова (и министра юстиции В.Ковалева с ними же). Обвинительный уклон в судах остался, число оправданий продолжало быть крайне низким, судиться с государством по-прежнему крайне сложно. Про роль Конституционного суда, изнасилованного в 1993, нечего и говорить, его с тех никто и не замечал. Излишне напоминать, что в Восточной Европе реформа правоохранительных органов происходила в числе первых.
Госбезопасность, вопреки обещаниям перестройщиков, никаким преобразованиям не подлежала, кроме бюрократических разъединений-соединений, архивы никто не открывал. Ближайшим доверенным лицом президента-демократа оказался охранник Коржаков, выполнявшим чуть ли не роль вице-президента. Тут не то, что с Восточной Европой, даже с СССР сравнивать невозможно – играли ли какие-то политические роли телохранители Брежнева или Хрущева?
Александр Коржаков (слева) — доверенное лицо Ельцина.
Также вопреки общениям никуда не делись в девяностые прописка, внутренние паспорта, свобода места жительства оставалась утопией, а получение загранпаспортов превратилась в сугубо коммерческую процедуру с почти узаконенной взяткой в виде необходимости оформлять документы только через уполномоченные фирмы. Пришлось уже при Путине разгонять ОВИРы, чтобы хоть как-то справиться с гомерической коррупцией.
Никогда прежде нарушение правил дорожного движения не было столь массовым и беззастенчивым как в это время. Дорвавшиеся до личных авто россияне беззастенчиво загоняли безлошадных пешеходов куда-то на обочину, обрызгивая их грязью в знак своего презрения к их нищете. «Зебры», равно как и вся система ПДД, превратились в чистую условность – все отлично знали, что нужно сперва пропустить машину, и только потом переходить, но только если за ней нет следующей. Как в повседневной жизни наглый и сильный торжествовал над слабым, так и на дорогах творился беспредел, с подрезаниями, обгонами и проездом на красный свет, выливавшийся в десятки тысяч человеческих жизней ежегодно.
Москва, 1994 год. Милиционер проводит воспитательную беседу с девушкой легкого поведения.
Наркомания и наркоторговля, бывшие до того маргинальным явлением, стали повсеместным феноменом, использованные шприцы валялись практически в каждом подъезде. Где купить на районе наркотики — мог сказать любой ребенок. Проституция также расцвела, но вместо того, чтобы сделать ее легальной, сотен тысяч секс-работниц отдали под контроль мафии и коррумпированных ментов. Разгул браконьерства привел к катастрофическому уменьшению поголовья осетровых на Каспии, а при попытке бороться с хищническим истреблением рыбы, бандиты просто взорвали дом пограничников в Каспийске.
Ликвидация льгот и привилегий
«Демократы» пришли к власти, используя лозунги о борьбе с привилегиями и обещая социальное равенство, – почему люди за них и проголосовали. Однако кремлевская «спецбольница» так и осталась, депутаты и высшее чиновничество по-прежнему к ней прикреплены. Таким образом, официально сохраняется особое медицинское и иное обслуживание управляющего слоя – наследие управделами ЦК КПСС.
Начальство (в самом широком смысле слова) оторвалось от народа еще в большей степени. Само понятие солидарности – ключевое ныне на Западе — подвергалось систематическому осмеянию и дискредитации. Разрыв в материальном благополучии между верхами и низами стремительно достиг невероятных размеров. Вряд ли кто из голосующих в 1989-1991 годах предполагал, что в столь короткое время наступит подобное стремительное обнищание большинства населения – при столь же быстром обогащении меньшинства.
Главные демократы 90-х: Гайдар, Чубайс и Немцов
Одним из первых шагов правящих «демократов» стал переезд в 1992 Ельцина, Гайдара и прочих в дом на улице Осенней, спецжилье — еще один объект ненависти в перестройку – бережно сберегали. Бесконечные аферы с покупкой квартир чиновникам за бюджетный счет с его последующей приватизацией захлестнули регионы. Иные умудрялись проделывать этот трюк неоднократно. Министр А.Козырев с благословления президента перевел в свою личную собственность госдачу – чего и предположить было невозможно в советские времена.
И как анекдот и как свидетельство сохранения правового беспредела, возможности дарить шубу с барского плеча — за государственный счет, разумеется, можно вспомнить вселение в дом на Осенней сатирика М.Задорнова, которому квартиру в нем «подарил» Коржаков. Впрочем, в лужковской мэрии сохранялась практика выделения комфортабельных квартир «нуждающимся» — всякого рода эстрадно-киношным звездам, еще одно свидетельство полного бесстыдства, что власть предержащих, что воспевающей их «элитки».
Количество машин с мигалками за 90-е годы невероятно возросло. В советские времена раздражившие членовозы были редкостью. Теперь же каждый крупный начальник и нувориш стремился обзавестись привилегией нарушать правила на дорогах. Мигалка стала своего рода воплощением девяностых – символом жизненной удачи, того, что ты не лох как остальные, и на тебя общие правила не распространяются. И только во времена раннего Путина, когда ситуация с мигалками стала совсем нестерпимой, пришлось решать и эту проблему.
Взяточничество врачей, требование оплаты «вчерную» их услуг — также прежде невиданный феномен – стало социальной нормой. Вместо обещанной возможности выбирать себе врача, в 90-е люди столкнулись с отсутствием альтернативы. Введенное медицинское страхование ничего реально в отношениях врач-пациент не изменило. Неудивительным оказалось сокращение на этом фоне средней продолжительности жизни – базового показателя государственной политики. Не случайно, что все 90-е про СПЖ было не принято вспоминать, зато подсчитывались ударные проценты приватизированных заводов и магазинов.
Сфера образования также оказалась отмеченной отсутствием реальных положительных реформ. Взяточничество при поступлении в вузы – феномен в советские времена сравнительно редкий – стало всеохватным (отчего опять в двухтысячные пришлось вводить ЕГЭ, чтобы хоть как-то с этим справиться). Вузы перешли полностью под контроль ректоров, которые сами назначали зарплаты, всегда начиная с себя любимых, вне всякой привязки к реальным результатам работы.
Расплодились бесчисленные частные вузы, филиалы столичных, коммерческие отделения и прочие конторы, торгующие дипломами. Впрочем, дипломы и аттестаты продавались в каждом переходе – настолько пал престиж образование и уважение к нему. Купленные в девяностые бумажки еще долго аукались потом, когда то у того, то у другого чиновника или депутата, оказывались фальшивые документы об образовании.
В школах в те годы начались бесконечные денежные и иные поборы с родителей – следствие и общей нищеты, и бесконтрольности директоров, также отпущенных на вольные хлеба. Никакого обещанного изменения учебных программ в современном духе не произошло. Школа оставалась советской по духу – с упором на зубрежку и заучивание ненужного, не связанного с реальной жизнью материала.
В сфере трудовых отношений наступила эпоха «черных зарплат» и «серой занятости». Трудящиеся вспоминали как о чем-то сказочном те права, которые имелись у них еще несколько лет назад. Вместо чаемого господства закона наступило полное самоуправство хозяев, судиться с которыми и жаловаться на них было совершенно бесполезно. Профсоюзы превратились в фикцию, а их руководство с увлечением занялось дележом причитающегося имущества. Безработица, за которую как терапевтическое средство ратовали Н.Шмелев и прочие прогрессивные экономисты перестройки, стала безысходной реальностью для миллионов и миллионов восторженных поклонников рыночных преобразований начала 90-х, но при этом отнюдь не на достаточном для жизни пособии.
Еще одним признаком 90-х явилось возвращение беспризорников, которых прежде знали лишь по фильмам про двадцатые годы. До сих пор вспоминаю их кучи на полу на Курском вокзале в Москве, где они спали вповалку с бродячими собаками. Их обилие — убийственное свидетельство невероятной жестокости и цинизма государства, равнодушно принесшего в жертву их юные жизни. На этом фоне такие невинные обманы населения как пение под «фанеру» на эстраде кажется забавной мелочью, хотя и показательной – настолько ложь вошла в кровь и плоть, стала укорененной.
Показательно, что катастрофическое падение уровня жизни шло под систематическое вранье о скором начале улучшения жизни – то к осени 1992 года, то «положу голову на рельсы», то про две Волги за ваучер. Главное, что «реформаторы» никогда не обещали ни обвальной безработицы, ни массового закрытия предприятий, ни роста коррупции и преступности, хотя прекрасно сознавали их неизбежность в результате их политики (это и не скрывалось в публикациях «для своих» — как мелкие издержки переходного периода). Обман населения, упорное нежелание выполнять обещания, отказ разъяснять свои цели и их последствия и были той причиной, которые обуславливали цензуру СМИ и создание авторитарного политического режима.
Политические свободы и свобода выборов
Вопреки ожиданиям, новый режим в России с самого начала являлся все более и более авторитарным. Губернаторы, мэры и главы районов назначались с августа 1991 года, и именно «демократы» противились избранию местных властей – из-за страха, что люди выберут «не реформаторов».
Впрочем, скоро новая власть научилась решать вопрос с выборами. Оба референдума 1993 года прошли отнюдь не в атмосфере свободных споров и обсуждений, а при самом широком использовании адмресурса и манипулирования СМИ вышеупомянутым ФИЦем. С самого начала широко использовался «черный нал», засветка которого в 1996 при задержании с коробкой из-под ксерокса, даже не пристыдила власть имущих, как объясняла Татьяна Юмашева — « коммунистическая дума специально приняла закон, урезавший предвыборный фонд кандидата в президенты до суммы, на которую президентские выборы не проводят». Иными словами – если закон не нравится, можно обходить закон.
Так что единственные свободные выборы в России прошли еще при коммунистической власти – в 1990-1991 годах, на которых «демократы» и пришли к власти. Дальше они обманули поверившим им людей, ликвидировав возможность сменить власть путем голосования.
Анатолий Чубайс. Фото: ТАСС
Оппонентам затыкали рот, придумывая для них унизительные клички: «красно-коричневые», антиреформаторы, консерваторы и т.д. А с такими людьми, не понимающими сути прогрессивных преобразований, можно и не церемониться. Повторим еще раз – в Восточной Европе власть с самого начала переходила из рук в руки, никто не имел монополии на истину, правительственный курс беспощадно критиковался. И это являлось нормой. У нас же пребывание у власти носителей высшей идеи объявлялось главной ценностью. Логика совсем большевистская. Чубайс оправдывал это тем, что «Россия — не Польша, и реформы приходилось проводить в стране, не желающей их». Загоним человечество к счастью железной рукой.
Конечно, никто не создавал настоящих партий, вместо них штамповали пустышки, «политические проекты» под конкретные выборы, либо позволили существование ряда политических ЗАО, с контрольным пакетом в руках у несменяемых владельцев – КПРФ, ЛДПР, «Яблоко», и которые никакой угрозы «демократическому» Кремлю не представляли, выполняя нужную роль пугал либо обманок. И это тоже резкое отличие от других посткоммунистических стран – сосредоточение власти в руках узкой олигархической группы – что в Центре, что на местном уровне. Кстати говоря, феномен «красных директоров», неведомый в Восточной Европе, как раз и был обусловлен тем, что появление никаких самостоятельных политических сил не допускалось, и поскольку природа не терпит пустоты, экономика тесно сомкнулась с политикой.
Борис Березовский и Борис Ельцин.
Разумеется, не наблюдалось и подлинной свободы в СМИ – ни в печатных, ни, в особенности, электронных. Последние изначально стали орудием пропаганды, чьей задачей была борьба с парламентской оппозицией в 1992-1993 годах. Когда парламентариям удалось с огромными трудами пробить себе на телевидении парламентский час в 1993 году, это представлялось как… покушение на свободу слова, мол, депутаты не хотят слушать истины, которая содержится в программах на госканалах у Брагина и Попцова.
Затем власть, не имевшая средства, отдала ОРТ Березовскому для использования в его информационных играх и войнах, и разрешило создать НТВ Гусинскому – с той же целью. Ни та ни другая компания, как и оставшаяся государственной РТР, вовсе не насаждали стандарты плюрализма и объективности, а занимались обслуживанием олигархических интересов. Сам факт телевойн Березовского против Гусинского и подавался как пример свободы слова, мол, один олигарх клевещет на другого, а в результате зритель может составить себе объективную картину.
Владимир Гусинский
Местная пресса, враз обнищавшая, была либо на дотациях у власти с соответствующим обслуживанием ее интересов, либо на содержании у местных нуворишей для их защиты. Гражданское общество никто не представлял и о его нуждах не заботился. Людей пытались уверить, что «Куклы» и прочий телемусор об интригах за/против Лужкова, Коржакова, Абрамовича или Потанина, и есть то, что им должно быть интересно и важно. Жизнью и тяготами простого человека СМИ мало интересовались, принимая обнищание и разорение как должное – лес рубят, щепки летят.
Десталинизация
Посмотрим, как развивались дела с обещанной декоммунизацией -важным обещанием «реформаторов»? Сразу оговорюсь, что я не считаю ее на тот момент самым важным делом, ибо жизнь показала, что можно быть каким угодно смелым антикоммунистом на словах, но относиться к людям хуже самого плохого коммуниста. Слова и лозунги ничего не значат, а значат человеческие качества. Но, тем не менее, эти обещания давались, и под их флагом определенные силы прорывались к власти.
Ленин в мавзолее благополучно остался – символ отказа от каких-либо перемен. Возвращение исторической памяти и преемственности было отложено в долгий ящик – Кировы, Ульяновски, Дзержински и Димитровград, равно как и бесчисленные улицы Фрунзе, Маркса и Энгельса по-прежнему оккупируют карту наших городов, причем многие из них в прошлом Крестовоздвиженские и Всехсвятские. Ничто не мешало демократам в 90-е их переименовать – равно как и вынести ленинскую мумию – ведь не побоялись же они распустить СССР и запретить КПСС, но было решено своих обещаний не выполнять. Даже в столице у «демократического» Моссовета не хватило смелости на переименование проспекта Андропова или Ленинского.
Ничего и говорить про доступ к архивам КГБ, объявление имен стукачей – любимую тему перестройщиков. До сих пор эти материалы находятся за семью печатями. Строительство памятников жертвам репрессий оборвалось, по сути, не начавшись. Видимо, у правителей нашлись более важные занятия. В Москве, к примеру, все ограничилось соловецким камнем.
Никаких образовательных программ в школах по формированию памяти об исторической катастрофе не вводилось, равно как и сама власть этим не занималась. Советская история так и осталась «своей» историей, никакой альтернативы ей предложено не было. А уж про (право)преемственность с исторической Россией не могло идти речи.
Правление закона или Партия, дай порулить!
Важным тезисом «реформаторов» было установление жизни по закону. Посмотрим — что делалось в этом направлении? В России так и не сложилась независимая от политических пертурбаций государственная служба, такая, чтобы поступление на нее зависело только от итогов конкурса, а не от блата, знакомств или личных симпатий руководителя. Никакой прозрачности в попадании на госслужбу нет до сих пор. Не имея твердых гарантий пребывания на ней, поскольку по личному произволу всегда можно уволить неугодного (через «реорганизацию», например) чиновники (я не беру высших, т.н. «политических» назначенцев) чувствовали и чувствуют себя временщиками. Естественно, они начинают думать в таких условиях о личном обогащении.
При этом для «реформаторов» 90-х принципиально характерно отрицание борьбы с коррупцией. Сколько мы слышали тогда про невозможность честной приватизации, что жизнь не устроена по законам справедливости! Нам рассказывали сказки про то, что только фашистскими методами мог Муссолини справиться с мафией, но мы не фашисты.
На таком фоне
стремительное обогащение вчерашних
чиновников — таких как представители
«реформаторов» Андрей Вавилов, Петр
Авен, Анатолий Чубайс (вспомним его
«гонорары за лекции»), становившихся
олигархами неудивительно. Если в мире
сперва разбогатев, переходят на госслужбу
или в политику, то в РФ было наоборот –
шли во власть, чтобы получить старт для
бизнеса. Никаких законов, запрещавших
лоббистскую деятельность, или работу
в курируемой сфере, дабы не создавать
конфликта интересов не принималось.
Даже действующие чиновники-«реформаторы»
не отставали от отставников, чему
примером — «дело писателей», когда за
ничтожную по содержанию и значению
книжку авторы получили по 90 тысяч
долларов гонорара. Разумеется, никто
из власти не возражал против обогащения
родни чиновников. И Елена Батурина или
Валентин Юмашев не исключение. Дети
глав регионов – Шаймиева, Рахимова,
Титова — становились мультимиллионерами.
Покупка
диссертаций стала в девяностые нормой.
Если в советское время на получение
партработниками степеней и званий
смотрели косо, и лишь единицы могли
похвастать таковыми, то теперь учеными
регалиями не обзаводился лишь редкий
начальник. Престиж образования и науки
в результате девальвировался до крайней
степени.
Телефонное
право, решение вопросов «по понятиям»
оставались в полной силе как и прежде
— вспомним эпопею 1992-го с «генералом
Димой» — как его ввозили на территорию
России в обход пограничного контроля
ради интересов внутриполитической
борьбы. Или эпопею по закрытию дела о
коробке с миллионом долларов в 1996 году.
Все попытки
налаживания парламентского контроля
за действиями исполнительной власти
пресекались в самом зародыше, недаром
в конституции не было прописано право
депутатом собирать комиссии по
расследованию. Даже знаковая попытка
провести дело об импичменте в 1999 году,
была сорвана банальным подкупом
депутатов. А в Счетной палате — и без
того с ограниченными полномочиями, ее
заместитель Юрий Болдырев долго не мог
получить удостоверение, просто потому
что Ельцин не хотел его подписывать.
Борьба с
дедовщиной
Перестройка
привлекла внимание всей страны к феномену
дедовщины в армии. Посмотрим, как
«демократы» решали эту кричащую проблему.
Ответим просто – никак. Ситуация с
правами и защищенностью военнослужащих
только ухудшилась. Вспомним смерть
матросов от дистрофии в госпитале ВМФ
во Владивостоке в 1993 году. Для борьбы
с дедовщиной не делалось ничего. Был
лишь назначен первым заместителем
министра обороны штатский Андрей
Кокошин, который должен был имитировать
гражданский контроль над армией, и
который, разумеется, ничего поменял и
менять не собирался. Надежды солдатских
матерей, призывников и правозащитников
были грубо обмануты. Более того, пышным
цветом расцвели землячества, в первую
очередь, кавказские, перехватившие
реальную власть в казармах.
Армии нечего было есть.
Ни про какой
переход к контрактной армии победившие
«реформаторы» более и не заикались.
Даже на недолго пониженный срок службы
до 1,5 лет, был быстро возвращен к советской
двухгодичной. Но при этом были сделаны
шаги по спасению от призыва детей
верхушки — для них был учреждены военные
кафедры при ряде вузов. Таким образом,
молодые люди поделились на черную и
белую кость. Первые должны были служить,
вторые – нет. Никакой социальной
солидарности в этом плане не существовало
и в помине. При этом нигде на Западе, где
имелась призывная армия, никто и помыслить
не мог, чтобы именно студентов освобождать
от службы. Даже рафинированный Марсель
Пруст отслужил год после лицея. А ведь
если бы сыночки элитки попадали на общих
основаниях в казармы, глядишь, реформы
в армии пошли бы быстрее и не надо бы
было ждать путинских времен с их реальной
борьбой с дедовщиной, переводом на
аутсорсинг хозяйственных услуг в армии,
и сокращением службы до года. За все
девяностые годы не был даже принят закон
об альтернативной гражданской службе,
мол, низам она все равно не нужна,
послужат на общих на основаниях.
В разгар
кампании 96-го Ельцин, в условиях крайне
непопулярной чеченской войны, им же
развязанной, и отчаянно нуждавшийся в
голосах будущих призывников и их родных
и близких, подписал указ
о комплектовании армии с весны 2000 года
на профессиональной основе и отмене с
этого срока призыва на военную службу.
Люди ему поверили, но указ изначально
никто не собирался выполнять. Это была
типичная популистская мера для обмана
избирателей. При этом сам внук Ельцина
от службы был освобожден. Президент,
бросавший на смерть десятки тысяч
мальчишек, испугался, что его внучок
испытает хоть малую часть лишений и
трудностей. А ведь тот мог бы пойти на
военную службу, в какую-нибудь показательную
часть, вовсе не в Чечню, просто для того,
чтобы Семье не было стыдно перед своими
подданными, мол, внук президента тянет
лямку со всеми вместе. Служил же на флоте
Никита Михалков – сын влиятельного
советского совписа. А уж на демократическом
Западе для политика спасти своего
ребенка от службы, когда служат другие
– вообще запредельная низость.
Вот два вопиющих примера крайнего
цинизма «демократической» власти.
Война в Чечне началась в 1994 году.
«Демократы»,
столь убедительно распинавшие КПСС за
авантюру в Афганистане, уже через три
года после прихода к власти, начали
войну уже на своей территории – в Чечне.
И если Кабул советские войска щадили,
то свой же Грозный смели с лица земли.
Бои прокатились и по Пригородному району
Северной Осетии в 1992 году, а российским
пограничникам и военным пришлось воевать
и в Таджикистане, и в Приднестровье, и
в Абхазии. Вопреки обещаниям не допускать
использования армии против собственных
граждан, в 1993-м танки расстреливали
Белый Дом в центре Москвы. Девяностые
оказались временем, когда Россия воевала
то и дело.
Федерализм
Брошенное
обещание «Берите суверенитета сколько
хотите», которая кому-то очень понравилась
и могла казаться верхом государственной
мудрости либерализма, оказалось не
такой уж миротворчески-успокаивающей,
и противоречивой изначально, да и
исполнено не было.
Во-первых,
демократы изначально,
безоговорочно-нерассудительно, приняли
нарезанные большевиками границы – при
всем своем «антикоммунизме». Они
идиотски-бездумно голосовали за
«суверенитет» России (от кого?),
согласившись с ленинской идеей, что
Россия – это и есть территория РСФСР.
Вместо того, чтобы всячески поддерживать
единство государства, они работали на
его развал, противопоставляя РСФСР —
СССР, иными словами Москву — Москве же.
Вопрос о правопреемственности с
исторической Россией даже не поднимался
и не рассматривался, тот обмылок, который
остался после всех урезаний коммунистами,
названный ими РСФСР, и виделся реализацией
национальной идеи.
Генерал Джохар Дудаев.
Но внутри
РСФСР-РФ все абсурды коммунистической
нарезки остались в неприкосновенности
и даже ухудшены. Напомним, что иные
нации, в т.ч. насчитывавшие всего несколько
тысяч человек — как ненцы, получили аж
по три автономных образования. Теперь,
в 1990-1992 гг., процесс увеличения числа
субъектов федерации продолжился, ибо
все автономии вышли из состава краев и
областей либо де-юре (большинство), либо
де-факто (как в Тюменской области).
Большинство из них были нежизнеспособны
изначально, как Эвенкийский АО с его 17
тысяч населения при площади большей
чем Франция.
Но при этом
автономии получили несравненно большие
права, чем «русские» субъекты РФ. В них
не назначали глав из Москвы как в
последних, а позволяли избирать их.
Таким образом, в мощных и богатых
областях, такие как Свердловская или
Челябинская, у власти стояли назначенцы,
тогда как в малонаселенных и слаборазвитых
Калмыкии или Туве проходили выборы. В
автономиях не имелось представителей
президента, их руководители вошли в
Совет глав республик при Ельцине,
дополнительно повысив свой статус.
Шаймиев даже не допустил создания на
территории Татарии (самовольно
переименованной в одностороннем порядке
в Татарстан) отделения федерального
казначейства. Случай его республики
вообще характерен для политики
предательства русских регионов.
В областях
и краях, где в августе 1991-го местные
руководители недостаточно громко
выступили в поддержку Ельцина, их
безжалостно снимали с работы. Шаймиева,
поддержавшего ГКЧП, никто не посмел и
тронуть. В 1992 он отказался подписывать
Федеративный договор и провел референдум
с вопросом «Согласны
ли Вы, что Республика Татарстан —
суверенное государство, субъект
международного права, строящее свои
отношения с Российской Федерацией и
другими республиками, государствами
на основе равноправных договоров?»
— у него и волос не упал с головы. В 1993 он
самоустранился от проведения выборов
ГД и СФ, а также референдума по Конституции,
сорвав их, – ему из Кремля не погрозили
даже и пальчиком. В итоге Татарстану
разрешили все, что он пожелал, вплоть
до неуплаты налогов в федеральный
бюджет. Тогда как избранного (в порядке
исключения в 1993 году) брянского губернатора
Юрия Лодкина моментально сняли с
применением ОМОНа в сентябре того же
года за публичное несогласие с Указом
1400 о разгоне Съезда нардепов. Чуть позже
уволили Эдуарда Росселя за мечты о
Уральской республике. Русским регионам
был ясно показано, что они – ничто для
московской власти.
При этом
никто не задавался вопросом, что в
истории страны никакого федерализма
не было и в помине, и менее всего в
советские времена, что Россия никогда
не строилась на федеративных принципах,
и механический перенос декларативного
принципа из советской конституции в
реальную практику чреват множеством
бед. В той же Польше демократы смело
провели в числе первых реформу
административного устройства, резко
сократив число воеводств. От советского
деления ушел Казахстан, объединив ряд
областей. В РФ же пошли противоположным
путем.
Наиболее
вопиющем стало предательство русскоязычного
населения Чечни, составлявшего до
дудаевского переворота 40% населения, и
оказавшихся в одночасье в положении
людей второго сорта. На протяжении всех
трех лет – 1991-1994, ни разу «демократы»
во власти, ни в оппозиции, не заикнулись
об их положении, о том, что почти 1,5
миллиона человек – уже без различия
национальностей, оказались лишенным
основных гражданских и политических
прав, что у власти незаконный режим,
пришедший военным путем. Напротив, с
режимом вели торги и переговоры, снабжали
деньгами и оружием — резкий контраст,
если посмотреть на отношение демократов
в Киеве к ДНР и ЛНР. К судьбам русских в
частности, и населения Чечни в целом,
которого, вообще-то, никто гражданства
не лишал, но которых с августа 1991-го
государство никак не защищало, как будто
бы это были уже и не его граждане,
«реформаторы» оказались совершенно
безразличны.
Миллионы русских на «окраинах» были брошены на произвол судьбы.
Что уж говорить
про позорную политику по отношению к
25 миллионам соотечественников в ближнем
«зарубежье», оставленных на произвол
судьбы. Никакой реальной помощи им,
никакой четкой и внятной программы
переселения, раз уж их бросили там в
результате развала СССР, не предусматривалось.
Напротив, разговоры об этом рассматривались
как реваншизм и шовинизм, а получение
гражданства РФ ими обставлялось
всяческими препонами
В Советском
Союзе возмущал контраст между обеспечением
товарами и услугами между Москвой и
провинцией. Но в результате «реформ»
разрыв уровня жизни со столицей не
только и остался, но резко возрос.
«Реформаторы» ничего не сделали в этом
направлении. При этом в 90-е пребывание
на улице в Москве без паспорта стало
опасным в результате постоянных
милицейских облав – еще одна прелесть
новой «демократии», а отсутствие
столичной прописки в оном означало
всевозможные неприятности.
Пресловутые
«севера» — Норильск, Воркута, тюменские
города, остались, а последние даже
возросли в численности – хотя в
перестройку «демократы» клеймили
коммунистов за сосредоточение такого
количества народа в неблагоприятных
климатических условиях. Но в результате
реформ большинство регионов со здоровым
климатом так обнищало, что люди предпочли
им тундру и тюменские болота.
Экономические
реформы
Часто можно
услышать следующее самооправдание от
«либералов» — мы, де, занимались только
экономическими реформами, пренебрегая
всем остальным, поскольку нужно было
спасать главное. Поинтересуемся – чего
они достигли?
Очереди в Москве
Уже в начале
90-х в России сложилась та модель
экономики, которая с небольшим изменениями
дошла до нашего времени. Основная ее
черта – неспособность государства
добиваться исполнения им же принимаемых
законов. Уход от налогов, зарплата «в
черную», «серая» занятость – это то,
что было заложено тогда.
«Демократы»
издевались над СССР за отсталый сырьевой
характер его экономики. Но их реформы
ничего не изменили – Россия по-прежнему
является на мировом рынке поставщиком
первичных продуктов – нефти, газа, леса,
руды. Никакого перехода к высокотехнологическим
отраслям не произошло.
Более того,
случился откат даже в тех немногих
секторах хайтека где Советский Союз
что-то поставлял на экспорт. Так было
уничтожено гражданское авиастроение.
А все то, что имеется экспортного,
является советским наследием от столь
критикуемого в те годы ВПК – производство
оружия, атомные и космические технологии.
Во многом
уничтожение перспективных отраслей
промышленности стало результатом
приватизации. Остановимся на таком ее
аспекте как приватизация предприятий
по отдельности. В СССР заводы и фабрики
не существовали сами по себе, а входили
в состав министерств, являясь, по сути,
производственными площадками одного
гигантского ведомства, выполняя ту или
иную задачу. Директор отвечал только
за выполнение плана, спускаемого сверху.
Отпускать неподготовленные, не имевшие
никаких связей и опыта в самостоятельное
плавание предприятия было также глупо
как разбивать завод по цехам и предлагать
им конкурировать между собой. Понятно,
что это не могло не привести к катастрофе.
Промышленный гигант ОЗТП разобран на металл. Фото: «Орская газета»
Если в мире
к тому времени в секторе гражданского
авиастроения осталось фактически только
две компании – «Боинг» и «Эрбас» (плюс
сегмент небольших самолетов у «Бомбардье»
и «Эмбраэра»), то советский авиапром
разбили на множество независимых
заводов, чтобы те в одиночку пробивались
на мировой рынок или удерживали имевшиеся
сферы сбыта, да еще конкурировали между
собой! То есть самарский завод должен
был бороться с воронежским за потребителя,
и одновременно противостоять «Боингу»!
И так в любом секторе, например, в
автопромышленности в США осталось
только две независимых компании — «Форд»
и «Дженерал моторс», то у нас их сразу
стало около десятка – ВАЗ, ГАЗ, КАМАЗ,
ЗИЛ, АЗЛК и т.д. На что они могли
рассчитывать?
Не случайно,
действия российского бизнеса последних
двадцати лет – это, если вкратце,
воссоздание советских монополий,
соответствующим прежним министерствам
или главка – РУСАЛ, РОСТЕХ и т.д. Но зачем
надо было их разрушать, чтобы затем с
такими трудами восстанавливать? А ведь
если бы приватизировали (если уж без
приватизации — никак, но этом чуть ниже),
скажем, Минавиапром как единый неразрывный
комплекс, то у него были бы шансы хоть
что-то конкурентоспособное предложить
на мировом рынке, найти заемные средства
для этого. Но для «реформаторов» было
принципиально важным именно уничтожить
советские вертикальные структуры, ибо
они видели в них угрозу себе, свой власти
и влиянию.
В 1992-1993 много
говорилось о том, как заработают
замечательно предприятия перешедшие
в частные руки. Сегодня про это никто
не вспоминает – большинство приватизируемых
заводов, фабрики, иные организации
прекратили свое существование
давным-давно. Произошла масштабная
деиндустриализация. Причем, если
обратиться к статистике, вымерли именно
мелкие, нужные людям предприятия, –
швейные, пищевые, мебельные и т.д. А как
раз проклинаемые гиганты советской
экономики выжили.
Были обмануты
не только простые работяги («будете
получать и зарплату и дивиденды на
акции, или продадите ваучер по цене двух
«Волг»), но и директора и скупившие акции
сторонние предприниматели, которые в
несколько лет лишились своих разорившихся
заводов. В лучшем случае, в крупных
городах их удалось продать по дешевке
в офисные помещения или склады. Но
провинции и это не получилось.
При этом
«реформаторы», так яростно бившиеся с
оппозицией для проталкивания собственной
модели приватизации (с отменой именных
приватизационных счетов, чтобы побыстрее
начать спекуляции ими), так пугавшие
общество то отменой итогов приватизации,
то ее задержкой – каковые состоятся,
если не оставить их у власти — закрывали
глаза на ее отмену в Москве, Татарии,
Башкирии, где местным властям разрешалось
проводить ее по-своему. Лужков мог
разносить Чубайса как угодно, и тот
покорно терпел и сносил любые оскорбления,
а губернатору маленькой области возражать
не позволялось, — еще одно свидетельство
непринципиальности, непоследовательности
и трусости «реформаторов».
Не менее
ужасной по своим последствиям оказалась
и приватизация жилья. В ее результате
в России сохранилась и усилилась та
жилищная политика, каковую проклинали
в годы перестройки – безликая многоэтажная
застройка в самой большой стране мира.
Никакого перехода к индивидуальному,
малоэтажному жилью не произошло. С еще
большей скоростью пригороды – в отличие
ото всего мира – продолжали застраивать
уродливыми коробками, ставшими еще
выше. В результате юридической
неграмотности «реформаторов» образовалась
неизвестная нигде, кроме России, форма
владения жильем — конгломерат, когда в
одном доме соседствовали и частные
квартиры, и государственные, с непонятно
кому принадлежащим зданием в целом.
Вместо
улучшения бытовой культуры в противовес
советским временам с их хамством,
началось самое варварское отношение к
территории своего проживания – люди
уродовали целостный архитектурный
облик здания застеклением балконов,
вывешиванием кондиционеров, делали
пристройки. Самым вопиющим проявлением
правового беспредела в девяностые стали
заполонившие Москву «ракушки», с которыми
«реформаторы» и не думали бороться.
«Ракушки» заняли 375 гектаров городской
площади, а поскольку их владельцы никаких
налогов не платили, упущенная выгода
бюджета составляла от 2,5 миллиардов до
нескольких десятков миллиардов – в
ценах 2010 года. Такой же беспредел
воцарился в 90-е годы с парковкой
автомобилей, которые было разрешено
бросать где угодно. В результате
центральные улицы Москвы вплоть до
времен Собянина представляли собой
хаотические бесплатные автостоянки.
Людей сознательно приучали ко
вседозволенности и праву сильного.
Гаражи-«ракушки».
Нечего и
говорить, что никакой реституции не
произошло, отнятое коммунистами имущество
никто наследникам возвращать не собирался
— вопреки обещаниям на митингах. Зато
вклады в Сбербанке были ликвидированы
даже без извинений. Людям просто сказали,
что денег на них в реальности не было –
раз не имелось товаров в магазине;
значит, вы ничего и не теряли, и
правительство тут не при чем. Точнее,
ему вы должны быть еще благодарны, что
оно вернуло вас на грешную землю и
показало истинное положение вещей.
Такой бесстыдный трюк мог пройти только
в бывшем СССР.
Сегодня
кажется дикой идея о том, что, не зная
никакого рынка, кроме колхозного,
пенсионер и студент, инженер и рабочий
должны были делать безошибочный выбор,
вкладывая ваучер или продавая его. В
стране без традиций фондовых бирж, без
независимых оценщиков, без опыта
обращения с ценными бумагами, без
консультантов по инвестициям все риски
перекладывались на простых людей, и их
же обвиняли в том, что они продали по
своей глупости ваучер за две бутылки
водки, а не за две «Волги».
Митинг в поддержку «МММ» 1994 год. Ираклий Чохонелидзе / ТАСС
Уже разоренные
они были, тем не менее, ограблены еще
раз – в результате афер МММ и им подобным
в начале 90-х. Эти мошеннические структуры
действовали совершенно открыто, на виду
у властей, их никто запрещал, не
приостанавливал. При этом «реформаторы»
получили отличное образование, ездили
на стажировки за границу, и про пирамиду
Понци, известную еще по 20-м годам в США,
были хорошо наслышаны. Но не посчитали
нужным реагировать при первых признаках
пирамидных схем, видимо установка была
на то, чтобы людей как следует «кинуть»
— для науки. Мол, лохи на собственном
опыте должны научиться законам рынка.
Очень интересно
«реформировали» сельское хозяйство.
Все начало 90-х прошло под вопли о
необходимости отменить дотации аграриям,
про то, что деньги для села проваливаются
в бездну. При этом, почему в Европе
дотации есть, и составляют самую большую
расходную часть бюджета ЕС, — не
говорилось. Разумеется, никакого
фермерства в заметных масштабах никто
не создал – идея была глупой априори,
но асфальтовые земледельцы, вчерашние
певцы колхозного строя наподобие
Черниченко, ее проталкивали и обещали,
а вот реализовать и не пытались. Да и
внятное распределение и оборот земельных
паев начались только при Путине.
В те самые
годы получили популярность экологические
идеи. Часто повторяли слова Сент-Экзюпери,
что «мы в ответе за тех, кого приручили»,
что нельзя домашнее животное выбрасывать
на улицу или отводить в лес на «свободную
жизнь», оно погибнет. Но, одновременно,
и с правительственных трибун и со страниц
СМИ, звучали слова о гибели слабейших
и выживании сильнейших, словно речь шла
не о людях и их судьбах. Проповедовался
самый свирепый социал-дарвинизм, мол,
шоковая реформа вразумит людишек, и
потому их надо бросить в омут рынка,
пусть выплывают. С удовольствием
смаковались и анализировались результаты
эксперимента на населении — кто смог
приспособиться и кто нет?
Неудивительно, что население и спустя тридцать лет не испытывает благодарности к «реформаторам», ностальгирует по СССР, неправильно голосует и, вообще, ведет себя. Думается, в результате тех действий, нормальная, человечески-разумная политика в России будет заблокирована еще на много десятилетий. Обжегшись на молоке, люди теперь дуют на воду.
ФОТО: ТАСС, ekabu.ru
